Целитель.

I.

Лошадь споткнулась еще раз. Было уже так темно, что он и сам не видел, куда едет.
Звон высохшей земли тракта под копытами сменился шелестом травы - он свернул с дороги, спешился и побрел к огням неподалеку, держа лошадь под уздцы.
Трава доходила до пояса, год выдался сенокосный. Однако местные не спешили заготавливать сено: минувшей зимой здесь с огнем и мечом прошли наемники Легерра Загорного, угоняя весь скот, сжигая дома, забирая работоспособных мужчин и женщин.
С тех пор здешние края наводили уныние - пустые дороги, хилые деревеньки, где оставались преимущественно старые люди и дети.
Крайний дом выглядел наименее запустелым - двор вокруг него был подметен, на задворках квохтали куры, позади виднелся большой и ухоженный огород.
Он подошел к плетню, накинул поводья на столбик и трижды сильно постучал в калитку. В освещенном окне показался силуэт, затем на крыльцо вышла старуха.
- Господин милостивый, нашу округу княжьим указом его светлость оградить от подати изволили!
Старуха вдруг замолчала, осознав, верно, что об эту пору сборщики податей не ездят по домам и не тревожат добрых людей, готовых отойти ко сну.
- Я держу трёхдневный путь от Харрасских гор, хозяйка, и хочу найти здесь лучшего ночлега, нежели в поле. Не откажите в любезности, уважаемая, я заплачу вам.
Она подошла к калитке и всмотрелась с опаской в его лицо.
- Пожалуйте, добрый господин, чем богаты. Лошадку можете на дворе пустить, тихо у нас.
Он расседлал лошадку, подхватил мешок и вошел в дом.

II.

Я последовал за старухой в избу и осмотрелся. Этому дому посчастливилось уцелеть во время пожара, верно, оттого, что стоял он с краю. Дом был добротной постройки, старый, но чистый. Пахло щёлоком и пирогами. Всюду виделась хозяйская рука и заботливый догляд.
В просторной комнате за длинным столом сидело пятеро детей: три мальчика и две девочки. Старшая девочка выглядела не больше четырнадцати, младшему же, малышу с соломенными волосами, было около пяти. "Сироты прошлогоднего набега" - кольнула мысль. Они уплетали крохотные пирожки, бывшие местной достопримечательностью: едва ли длиной в палец, лакомство из нежного теста начинялось всевозможными ягодными начинками и было невообразимо вкусным, славясь на всю округу.
Когда я вошел, они разом повернулись, уставившись на меня блестящими глазенками. На печи зашевелилось одеяло, лежащий там седой, но ещё крепкий старик спустил ноги и вопросительно посмотрел на меня, затем на старуху.
- Господин переночует у нас, путь от гор держит. Как звать вас, милостивый сударь?- спросила меня бабка.
Я назвался. По их лицам было видно, что никогда здесь обо мне не слыхали - и славно.
- Я принесу молочка вам и пирогов, не обессудьте, чем горазды - подхватилась она.
Сев на предложенный мне стул, я улыбнулся детям. Мальчишки тотчас облепили мой меч, толкаясь и споря о его длине. Я потянул ножны к себе и поставил оружие в угол.
- Это не игрушка - мягко, но серьезно проговорил я, по-прежнему улыбаясь, и высыпал перед ними из мешочка на столешницу пригоршню полудрагоценных камней, взятых на Харрасских рудниках вдобавок к основной моей поклаже.
Дети потянулись к кучке: мальчуганам выбирали темные и продолговатые камни, девочки же искали камушки поярче и непременно круглые - делать бусы.
Я подошел к старику, который, несомненно, был хозяином дома и протянул ему пять золотых крон.
- Это какое вы мне даете жалованье? - он оторопело уставился на меня, переводя взгляд на монеты в моей руке.
- Я знаю, что жизнь нынче здесь нелегкая. Возьмите от души, а я, поверьте, не обеднею, почтенный.
Он прищурился, вздохнул и принял деньги.
- Правы, сударь, ох как правы. Ведь их добрый пяток, - он указал на детей - а каждого надобно в люди поставить и вывесть. Мальчишки-то к земле привычные, помощниками растут, а девкам замуж, как полагается, да только народу-то в деревне почитай и нет. И здоровьем не крепки.
- Что с ними? - в конце концов, это входило в мои профессиональные обязанности. - Я целитель, и, верно, смогу помочь.
- Дак после пожаров мы в лесу, почитай, две недели шастали, наймитов легоровых боялись встретить, снегу хоть и немного было об ту пору, морозец-то, он ночью прихватывал. Простудились они все пятеро, болезные, да вот Ани за ними-то и ходила, старшая вон, черноглазая, покуда мы со старухой в лесу шастали, пропитание охотили-собирали. Выходила их, а после сама слегла, да так, что и не выживет, думали, а только как вернулись домой, глядим - дом стоит целехонек, все повытаскано только окаянными. Тут-то ей и полегчало вроде бы, под крышей-то. Да только с той поры она нет-нет, да и кровью харкать начнет, а то и кашлем заходится, полгода почитай как уж такое. - Старик замолчал. Видно было, что прошедшие события тяжело вспомнились ему.
Тем временем старуха водрузила на стол большой противень с пирожками и поставила около запотевшую кринку с ледника. Мы перешли к столу.

III.


Я пробыл там две недели. Во-первых, нужно было оставаться незаметным в тихой глуши, где обо мне было не слышно, а во-вторых, мне хотелось поправить здоровье ребятишек и понаблюдать за ними. Дети были крепкими от рождения, и зимние потрясения не слишком-то сказались на их организмах. Только семилетний Дамиан постоянно сопливил, да временами проявлялась эта нездоровость Ани. Однажды после долгого купания в озере она слегла окончательно. Я не отходил от нее три ночи, давая принимать довольно сильные средства, однако после Харрасса у меня не было и половины необходимых для работы ингредиентов, а путешествовать в их поиске означало потерять время и попасться на какой-нибудь заставе. Перелом в болезни наступил, хотя было видно, что девочка очень слаба и истощена борьбой. Я знал, что рецидив может повториться при малейшем охлаждении, если не будет самого тщательного ухода и лечения до полного восстановления.
- Как ты, Ани? - я держал её худую руку в своих руках и тихонько гладил.
- Мне лучше. - неуверенно проговорила она и улыбнулась. - Мне больше не холодно. - Старуха заплакала и вышла из комнатки, где лежала больная девочка. Я вышел следом.
- Господин Тальдер, в ноги кинусь, - она и вправду упала передо мной. Я тотчас же бросился её поднимать.
- Ведь вы же ее спасли, вот прямо настолечко от смерти спасли, благоделец вы наш! Что же это дальше с ней будет? - старая Райна смотрела на меня как на последнюю надежду. По сути я и был последней надеждой: лекари из окрестных деревень давно махнули на Ани рукой, полагая, что Судьбе противиться бесполезно.
- Почтенная Райна, послушайте, что я вам скажу. Если Ани заболеет еще раз - помочь не сможет никто. За ней нужен догляд еще самое меньшее полгода. Только в тепле, никаких тяжестей и нагрузок, никакого холодного питья, воду только кипяченую, свежие овощи, на улицу зимой не выходить, летом под дождем не мокнуть. Никакой работы. Через день нужно давать ей настой из...
Я выдохнул и замолчал, прекрасно понимая, что крестьянской девочке никогда не видать таких условий, живя в семье, где именно ей нужно обихаживать младших, обстирывать, обшивать, готовить пищу на всю семью, снимая эту часть работы с еще пока работоспособных стариков. Старшему мальчику было десять, но он не мог полностью заменить трудолюбивую Ани, да и сама она не смогла бы оставаться на положении больной, видя как без нее трудно.
Об этом же думала и старуха, глядя на проем двери, где лежала Ани. Девочка уже спала: ровное дыхание и цвет её милого личика успокоили меня. Я посмотрел в глаза Райне, затем просто и твёрдо сказал:
- Я готов заботиться о ней. Райна, я оставлю вам столько, чтобы вы не занимались поденной работой, посвящая свое время дому. Я прошу вас.
Она кивнула, снова расплываясь в слезах. Да. Такой вариант, несомненно, устраивал и меня и её. Её как родителя и хозяйку, меня же не только как целителя. И я был уверен, столбняк возьми, что Ани он тоже устроит! Я вернулся к ней.
Она спала, чуть наклонив прелестную головку. Волнистые черные волосы сбились, полуоткрытые губки, ещё по-детски пухлые, так и хотелось поцеловать. Исхудавшее личико, смешной носик - на мой взгляд, она была красива, как только может быть красив человек в её возрасте.
Она проснулась ближе к вечеру и увидела, что я смотрю на неё. Улыбка, прикосновение пальчиков. Я взял её за руки.
- Ани. За тобой нужен уход, которого не будет, если я уеду, а уехать должен обязательно.
- Не уезжай! - она приподнялась и обвила мою шею руками. - Не уезжай и оставайся с нами всегда, а мы будет тебя любить.
-Ания. - Я говорил серьезно, насколько мог. - Ты можешь поехать со мной. Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Так я смогу обеспечить тебе должный уход и... - я опустил голову на ее плечо, задумчиво теребя её локоны. - Я просто хочу видеть тебя рядом.
Она крепко прижалась ко мне, насколько позволяли её силы. Я посмотрел в её глаза, в которых начали наворачиваться слезинки и нежно поцеловал.

IV.

Мы ехали бок о бок - Ания неплохо сидела в седле, как и полагалось деревенской девушке. Найти в тех краях еще одну лошадь было непросто, но когда я запросто выложил двести крон, владелец молча передал мне поводья. Миновав три заставы, где я назвался подложным именем, мы были в трех днях пути от Тарамины, ну а там мне больше не придется скрывать своё имя. Ани расспрашивала меня о причинах такой скрытности. Я не видел необходимости таить от неё что-либо, а потому просто рассказал ей своё недавнее злоключение.
Возвращаясь из Харрасса, я завернул в крупное поселение, разросшееся вокруг замка, принадлежащего весьма богатому и не менее обделенному умом графу Пэггу. Этот жирный идиот был чрезвычайно невоздержан в пирах, распутстве и обильных возлияниях. Прослышав о том, что его городок посетил не кто иной, как сам Тальдер Живитель, он незамедлительно прибегнул к моему врачебному ремеслу для облегчения страданий своего ненасытного брюха, а также прочих болезней своего организма, которые он подцепил, несомненно, в окрестных постоялых дворах, и о которых я предпочел Ании не рассказывать. Лечение в целом прошло успешно, поскольку случай был типичный, а обжоры и распутники обращались ко мне часто, но под конец этот дурак все испортил. Приняв от меня сильнодействующее очистное, он, вместо того, как я ему строго наказывал, сидеть в графских покоях, потащился в гостевую залу, где, забыв мои строжайшие запреты и предостережения, начал по своему обыкновению громогласно приставать с похабными просьбами к бардам и опрокинул пару кубков крепкого вина, тогда как я строжайше запретил ему до вечера брать в рот хоть каплю пива или даже кумыса. Побочная реакция наступила прежде, чем этот дуралей смог добежать хотя бы до края залы, а мне пришлось спешно собирать поклажу и под шумиху убираться из его владений. Как известно, в ярости этот самодур творил ужасные вещи, и я был уверен, что первая же его застава сопроводит меня к нему в пыточную, а оправдываться будет бесполезно. На несчастье, его владения простирались едва ли не до самой Тарамины, однако искусно сшитая борода и зелье старческого голоса сделали свое дело - я выглядел и говорил как седой старик, который всю жизнь курил гномью трубку. Ани поначалу не могла привыкнуть к подобным штучкам, но смеялась, когда мы оставались наедине, над моими седыми усами, жиденькой бородкой и хрипом.
На постоялом дворе я заказал отдельную комнату и стойла для двух коней. Ужин подали прямо к нам, так как я не хотел спускаться в общий зал. Впрочем, путешествующий благообразный старик, по всей видимости чародей, и сопровождающая его внучка ни у кого не вызывали подозрений. И Ани также ощущала себя в безопасности - я это осознавал, и становилось легко на сердце. За последние пятьдесят с лишним лет мне не желалось ничьего общества. Но эта девочка - я чувствовал - становилась мне удивительно близкой и дорогой. Еще в деревне мы говорили с ней часами - я развлекал её, когда она скучала, рассказывая сотни историй, а она говорила мне о том, что знала и увидела сама. Уже тогда я все больше понимал, что она нечто большее, нежели просто моя пациентка. Теперь же мне хотелось быть с ней всегда.
После горячей воды и обрата я снова выглядел как... Как я выглядел, можно было сказать с большой неопределенностью. На первый взгляд казалось, что мне чуть больше двадцати пяти. Смотря в глаза, люди понимали, что мне "далеко за тридцать", и только Старший Цех знал, что поздравлять меня на будущий год нужно со сто пятнадцатым днем рождения. Как ни странно, Ани ещё ни разу не волновал этот вопрос.

Мы лежали вдвоем в темноте. Ани, легкая как перышко, нисколечко не тяготила. Я гладил её худенькое тело, а она горячо шептала мне на ухо. Её чуткие руки скользили по моим плечам, отзываясь приятными искорками. Я целовал её шею, плечи, безумно нежную грудь, мне хотелось обнять её всю целиком. Она понимала это, и я видел, что ей хочется того же.
Каждое движение, каждый выдох, каждый касание её прекрасных губ было наполнено любовью, первым и самым искренним чувством. Я отдавался своим ощущениям полностью, и она с готовностью отдавалась мне навстречу. После всего она уснула у меня в руках, прижавшись ко мне как ребенок. Я боялся пошевелиться и разбудить её, и до рассвета смотрел, как она спит, перебирая в руках её растрепанные волосы.
Я больше не буду одинок, и эта девочка тоже.