Ночной

Ночь медленно вступала в свои права, вальяжно скользя на запад, приглушая разговоры, гася костры, скрадывая движения. Казалось, еще несколько минут, и только что пылавшая жизнью долина замрет, покоряясь величавому жесту владычицы снов. Костры все гасли, люди, сидевшие у огней, разбредались, оставляя тишину дола наедине с ветром и холодными звездами. Вот осталось всего три островка света, два... вот-вот погаснет последний. Но, нет – чья-то рука подбросила в пламя веток, и огонь вновь взметнулся к небесам, выбросив сноп искр на встречу звездам, выхватив из темноты несколько силуэтов.
--Опять дежурим. - Хмыкнул молодой голос.
Люди сидели на самой границе светлого пятна, стараясь держаться так, чтобы никто не видел лиц остальных. Днем они прятали лица за масками, ночью сняли их. К чему? Ведь они давно узнавали друг друга по голосам, манере речи, смеху. Маски мешали, - тьма и так надежно прятала лица, становясь залогом анонимности.
--А больше некому дежурить. - Протянул кто-то с другой стороны костра. - Эта ночь, как и многие до нее, целиком наша.

Зашумели голоса, зазвенел смех, пошла по рукам фляга с вином, зазвучали стихи. Кто-то рассказывал сказку, кто-то перебирал струны гитары, создавая волшебный фон непринужденным разговорам. Ближе всех к огню засел мужчина с альбомом на коленях, вот только на желтоватых листах шероховатой бумаги почти не было рисунков, только неровные строчки, написанные прыгающим почерком.

Это было похоже на возвращение домой после трудного, мучительно длинного дня, наполненного суетой, злостью, разочарованием. Костер стал казаться очагом, незнакомцы, сидящие вокруг – братьями. Не названными, нет, родными по крови, более того, родными по духу. Никто не ругался, не было споров и ссор, дневные распри остались в темноте, где-то рядом со сброшенными пластмассовыми масками, что лежали в высокой траве, равнодушно уставившись в черное небо прорезями пустых глаз.

Но ночь кончалась. Небо медленно светлело, и искры от костра больше не казались огненными мухами. Померкнув, желтое пятно света, казалось, расширилось, согревая сидящих у костра.
Пятеро в чем-то похожих людей сосредоточенно наблюдали за искрами, перескакивающими по углям. Кто-то ворошил веткой траву у ног, кто-то насвистывал незатейливую мелодию; они ждали.
Наконец, горизонт на востоке набух, зардевшись, и лопнул, разбросав по небу блики розоватого света, выпуская из себя самый край солнечного диска.
--Рассвет. - Негромко шепнул один из дежурных.

Как по команде все они устремили взгляд в долину, напряженно вглядываясь в застывший рассветный пейзаж. Мирная неподвижность была обманчивой и все пятеро знали это.
На краю долины мелькнула первая точка. Почти сразу же рядом замаячило еще несколько. Еще через минуту вся поверхность внизу шевелилась и текла по направлению к людям, окружившим догорающий ночной костер.
Первая грязно-зеленая волна подступила достаточно близко, и воздух наполнился какофоническим гвалтом:
"олололололололололо..."
Пятеро на холме придвинулись плотнее друг к другу, маски, спрятавшие лица, холодили кожу касанием остывшего за ночь пластика.
- Началось, - сказал один из них, - Главное - продержаться до ночи. Потом они уснут.
Первая волна приблизилась уже настолько, что можно было слышать щелканье клешней, скрип хитина и гремение ранцев. Пришло время Дневного Двача..

Живая волна неслась на них, словно извращенный девятый вал, стремящийся разбить их хрупкую шлюпку. Костер потух, угли прогорели. Пятерка осторожно повернулась спинами к безумной толпе и стала собирать мусор вокруг пепелища. Гул нарастал, топот тысяч ног слышался уже в опасной близости. Резко, словно по немой команде, маленькая группа пригнулась. Им в спины полетели камни и ругательства, но отвечать было бессмысленно - их слишком мало для успешного исхода боя. Все, что оставалось - затеряться в толпе, песчинками высыпаться из омерзительной песочницы, исчезнуть до следующего заката. Чтобы с темнотой вернуться на потоптанную траву, горы хлама и испражнений.

Тысячи дненвых будут сходить с ума, драться, осквернять и без того почти мертвую землю, до темноты местность будет содрогаться от жуткого гула "ололололололо..."Но с заходом солнца дневные разбегутся по норам - заниматься более насущными делами. Проще говоря - смотреть мультики и спать. Тогда пятерка, может, будет больше, вернется и разведет новый костер, скинет маски, спасающие днем, достанет фляги и гитары, блокноты и мальберты. И снова беседа утянет их до нового рассвета, такого же отвратительного и шумного.

Иногда, в свете костра, нам кажется, что солнце не взойдет, устав от дневных вакханалий, и мы останемся навеки, но это лишь мимолетные безумные мечты уставших людей. Нас так мало, мы приходим вечерами, чтобы поговорить, мы же люди. Не то, что они. У них нет ничего:ни веры, ни идей, ни желания развиваться. Они хотят только прожигать свою жизнь, делая ее никчемной до невозможности. Они смеются, когда находят забытые нами тексты и наброски. Они поносят девочку-друида, которую мы так любим. У них нет элементарного воображения, они даже не верят в оленя, что иногда приходит к нам. Может, это странно - говорить с животными, но...Животные умнее их, дневных.

Но вот наступает заветный закат. Зеленая толпа постепенно редеет, утекает за горизонт, красящийся густой палирой ночи. Из разных концов появляются ночные. По одиночке, походка осторожная, вкрадчивая, нет, не трусливая. Один идет с гитарой, старой такой, еще советских времен, самоделка видно, у второго из затертой почтальонки торчит горлышко пузатой фляги. Третий - с свертком бумаги в руке, четвертый - с сигаретой и тетрадкой. Тот, что с гитарой, откладывает инструмент и собирает оставшуюся от дневных газеты и тетрадки, дабы разжечь священный огонь. Проходит немного времени, одинокая луна неторопливо движется вверх, отбрасывая молочный свет на собравшихся. Они - словно неизвестные боги олимпа, вокруг святого огня, в тишине и отречение от мира.

--Сегодня коньяк, есть еще немного виски. Больше порадовать нечем, уж простите. --Парень снимает маску, садится по-турецки, закуривает. Лица его не видно - пляшушие тени чуть приоткрывают контуры, но спустя мгновение уже ничего не разобрать.
--Не что, а кто. Вот что важно! --Художник раскладывает на коленях бумагу, пока гитарист настраивает свою старушку.
--Что-то нас маловато. Подойдут, как думаете? --Писатель ложится на примятую траву, изучая далекое небо, рассекаемое метеорами и спутниками.
--Всякое бывает, сам знаешь. --Гитарист держит в зубах рублевую монету, заменяющую медиатор.
--Уроки, видно, учат. --В голосе художника слышен сарказм.
--Не смешно, накаркаешь еще. Вдруг у них опять каникулы продлили?
--Да уж, и начнется, "посоны, а как мне ее..." Как мне это надоело. Слов просто нет. --Писатель подгибает ноги, ерзая спиной по еще теплой земле. Гитарист легонько провел по струнам, отчего компания примолкла, даже легкий ветерок - и тот куда-то пропал. На границе чернеющей ночью земли и залитого синей гуашью неба поялвяется одинокая фигура. Медленно растет, огонек сигареты подпрыгивает в такт шагам.

--Смотрите, поэт идет. --Художник уже набрасывает карандашом темный силуэт
--Какой из них? Их же двое вроде? нет? --Писатель все смотрит в небо, словно ждет свою щастливую звезду. Гитарист берет новый аккорд, тот, что с флягой, усердно роется в сумке. Поэт тем временем уже присаживается у костра, кивая в знак приветсвия. Наступает молчание, лишь гитара одиноко мурлычет в ночи.
--С чего начнем? --Поэт уже отложил маску, приложился к предложенной фляге. Писатель закуривает, художник скрипит грифелем.
--С чего угодно. Только без бытовухи. --Гитара в руках парня проятжно завывает.
--Каждый раз предупреждаешь, и все равно к утру про нее начинаем. --Отзывается писатель. Тот, что с флягой, устало пожимает плечами, художник закусывает кончик карандаша. На темной линии горизонта появляется еще одна фигура. Медленно движется к ним, слегка пошатываясь. --Отгадайте кто? --Поэт кивает в сторону идущего.
--Даже не берусь предполагать. --Откликается писатель, по тону несложно догадаться, что он улыбается.
--Как его, демонолог, так чтоли? --Художник продолжает скрипеть по бумаге.
--Окультист. Каждый вечер поправляю. --Писатель садится, тушит окурок об землю, кидает в костер, пожимает плечами.
--Ты с ним больше всех общаешься. --Гитарист откладывает гитару, берет флягу.
--Началось...--Тот, что с флягой, вздыхает. Окультист нетвердым шагом подходит к огню, садится, смотрит в огонь.
--Брат, все в порядке? --Художник озабоченно смотрит на прибывшего. Тот молча достает бутылку, откупоривает, пропитанный коньяком воздух пробует новый аромат. Писатель принухивается, улыбается краем рта, свет на долю секунды выхватывает улыбку, протягивает руку к бутылке.

--Грусть нам сегодня не сестра! Посему дайте же мне табуретку и веревку - я прочту вам стих! --Писатель встает, прикладывается к бутыле с вином, делает несколько больших глотков, возвращает бутыль. Из кармана штанов появляется мфтый исписанный неровным почерком лист.
--Без меня не начинать! --Со стороны горизонта, где небо уже слилось с землей, раздается громогласный крик.
--Опять этот наркоман. --Художник улыбается. --Сейчас опять начнет словоблудствовать.

Новоприбывший подходит к костру, к его ремню привязана тонкая леска, в темноте за ним что-то шуршит. Он кивает, вся комания отвечает кивками и улыбками. Парень садится, из ночи выезжает небольшой танк, привязанный к нему той самой леской. Писатель зачитыывает первые строчки трагичным голосом, все взгляды обращены в пламя, новоприбывший закуривает, извлекает керамическую кружку, наливает себе пива из пластиковой бутылки, привязанный танк с тихим жужжанием исчезает в темноте. Писатель продолжает чтение, кроме ручного танка ничто не нарушает тишины. Поэт что-то пишет, художник меняет лист, его карандаш выводит образы знакомой девшуки. Вся компания в сборе теперь. Улыбки появляются на лицах, даже темнота неспособна скрыть маленького щаться духовных братьев. Писатель замолкает, раздаются хлопки. Он картинно кланяется и садится. Бутылки все гуляют по кругу. Маленький игрушечный танк возит их между людьми, словно собачонка, приносящая тапки хозяину по утрам.
--Ваха, ты его доделал?
--Почти. научил пиво возить. Пришлось правда с програмированием познакомиться, что мне как гуманитарию...--Договорить ему не дали.
--Понеслось. Давай, напиши-ка лучше про нашу друидку продолжение, а то уже неделю от тебя толку нет. --Художник не отрывается от рисунка.